Я есмь путь

Между целестремительностью и теоустремлённостью всех интересов в природе извечно сияет непререкаемый знак равенства, ибо и вселенная, и малый мир наш в каждой корпускуле теоцентричны и в каждом кванте действия теоустремлённы.

Присутствие во вселенной Бога обнаруживает себя во всём. Телескопы, микроскопы и нанотехнологии, становясь всё мощнее, тысячекратно увеличивают наше восхищение и изумление пред уже видимым, но пока непостижимым чудом Творения, его фантастическим конструктивным совершенством и ошеломляющим многообразием форм.

И вот уже близко-близко подступило время, предсказанное Н.О. Лосским: «Когда наука освободится от псевдонаучных представлений о «научности» и станет изучать целестремительность всех интересов в природе»¹.

Сегодня теоустремлённость «всех интересов в природе» всё чаще становится предметом научного изучения. Присутствие Божие в реальном мире явлено ищущему уму разными факторами и свидетельствами.

В точных науках — бозоном Хиггса, стальным блеском логики, неоспоримой красотой математических формул и доказательств.

В науках естественных — оперением райских птиц, контурами и запахами цветов и — царским подарком XX века человечеству — макро- и микрофотосъёмкой, приоткрывшей нашему зрению неведанные, ошеломляющие миры!

В музыке — чудом гармонии и даруемым «вдруг!» ощущением «хлада тонка», указующим: «тамо Господь».

В литературе — душистым цветением текста и участием Его в судьбах героев, часто вопреки планам автора («сбежавшая замуж» пушкинская Татьяна — не единственный тому пример!).

А в живописи Он — Свет. «Свет истинный, который просвещает всякого человека, приходящего в мир» (Ин. 1:9).

Но первая задача искусствоведа или арт-критика, или обыкновенного посетителя выставки — не обмануться иллюзией Света. Ведь как, по преданию, Святые Отцы узнавали демонов, явившихся к ним в ангельском или божественном обличье? — Нет радости при их явлении, на сердце камень. Таков и свет в живописи: если нет радости душе, значит, он — оптический обман, освещение — не более того.

А творчество... любое... — Богоносно, если светоносно. Пусть не очевидно, как в живописи, но оно тогда Послание, когда даёт ощущение светлой радости при встрече.

Какой же прекрасной предстанет перед нами научная и творческая реальность — вся жизнь предстанет иной! — после того, как исследователи новой формации^* снимут с предметов и понятий липкую копоть «научного атеизма». Как обновится и засияет первозданно мир! И будет создано коллективным разумом теомироздание, составной частью которого, возможно, станет теория поля с бесконечным числом степеней свободы. И квантовая механика вдруг окажется Божественной. А релятивизм как «отрицание возможности познания объективной истины» будет признан антинаучным. Высшей степенью и ступенью познания будет считаться Вдохновение. И придётся менять терминологию.

Человечество приступит наконец к построению Божьего мира и будет потрясено его фантастической сложностью, ошеломительной ясностью и очевидностью смыслов всех событий. Люди начнут жить заново, и будет им в новом мире светло и уютно, как в родном дворе детства, изученном до последнего камушка, щербинки и травинки.

Ещё в 1921 году, когда по России бездумно рушили храмы, М.М. Пришвин записывает в дневник в качестве плана работы: «Рассмотреть христианское основание русской литературы»². И хотя именно на таком основании взросла вся многовековая русская культура, время для её возрождения наступило только спустя 70 лет со дня дневниковой записи Пришвина.

В конце XX и начале нынешнего века в целом ряде работ (М.М. Дунаев, В.Н. Захаров, В.Ю. Троицкий, Б.Н. Тарасов, Т.А. Касаткина и др.) «связь времён» уже ясно была обозначена. А литературовед и историк А.Е. Есаулов в статье с «пришвинским» названием «Христианское основание русской литературы» концептуально, программно заявил, что рассматривать русскую культуру в отрыве от глубинных архетипов национальной жизни — значит, эту культуру исказить³.

Вот и мы хотим говорить об Илье Ефимовиче Репине как о русском художнике, родившемся в середине XIX века, и, следовательно, врождённо православном человеке. «Человек, с детства воспитанный на книгах Священного писания, вживается в величие мира... Таким человеком не так легко управлять, он имеет в душе крепость Веры»⁴, — твёрдо знал другой русский гений, Георгий Свиридов. Он писал о себе, но эти слова вполне можно отнести и к Репину тоже.

«Нам, сознающим свои недостатки, конечно, следовало бы всегда хранить молчание и исповедовать перед Богом свои грехи...» — писал при начале своей книги «Три слова в защиту иконопочитания» Иоанн Дамаскин, но дальше отважно продолжил: «...Но так как всё прекрасно в своё время...»⁵ — и стал писать себе дальше. И хорошо, что не промолчал. Прислонюсь мысленно к плечу Дамаскина, наберусь мужества и начну говорить о русском Репине. Говорить о художнике, тысячекратно описанном, изученном и исчерпанном, кажется, до степени абсолютной.

Примечания

*. Быть может, будущее имя их — теофотологи, и современная фотометрия станет, возможно, исследовательским инструментом не только научного, но и искусствоведческого анализа.

1. Н.О. Лосский. Условия абсолютного добра. — М., 1991. — С. 103.

2. М.М. Пришвин. ... В 18 т. — М., 1995—2013. — Т. 3. (1920—1922). — С. 129.

3. Литературная учёба (литературно-философский журнал). — М., 1998. — Кн. 1. — С. 106.

4. Г. Свиридов. Музыка как судьба. — М., 2017. — С. 589.

5. Иоанн Дамаскин. Три слова в защиту иконочитания. — СПб, 2001. — С. 3.