Б.В. Иогансон. «Исаак Ильич Левитан»

Левитан, Серов, К. Коровин — эти три художника, очень близкие по своей художественной вере, по своему подходу к натуре, по своему методу выполнения художественного произведения и очень различные в то же время по темпераменту, по художественной индивидуальности, по почерку, — не так давно были объединены одним залом в Третьяковской галерее. Дружба, близость взглядов на задачи живописи в какой-то степени взаимно окрашивали и обогащали их произведения, в особенности в пейзажной живописи, открывали новые стороны интимной русской природы. Поэтому далеко не случайно, что произведения Левитана, К. Коровина, Серова были собраны в одном зале.

Я это вспомнил сейчас, когда пишу вступительную статью, потому что очень любил этот зал. И когда приходил в Третьяковскую галерею, то в первую голову шел именно в этот зал, чтобы с огромным наслаждением рассматривать любимых художников, с таким высоким совершенством раскрывших нам красоту природы средней полосы России.

Вот предо мною «Март» Левитана. Поражаюсь этой светоносной ослепительностью мартовского солнца. Я всегда как зачарованный стою перед этим «чудом». До предела доведена ослепительность белого света мартовского утра. И это выражено в игре света на корке «осевшего» снега, в контрасте глубокой синевы тени от деревьев, на сверкающем снеге, в темно-зеленой, почти черной тени ветвей сосен на фоне освещенного леса третьего плана картины. А главное — в особом свете марта, предвестника весны, когда снег уже мешается с землею, когда проталины чередуются с заморозками и уже на синем небе четко рисуются ветви деревьев со скворешниками, поджидающими перелетных гостей. Всякий раз, когда мне удается в марте быть на природе или же сидеть в городе на бульваре в солнечное мартовское утро, то в мыслях мелькает шуточный парадокс: «Как удивительно природа подражает «Марту» Левитана». И всякий раз, когда выезжаешь в Подмосковье и бродишь по полям, лесам, по руслу речушек в любое время года и дня, опять и опять вспоминаешь Левитана.

Продвигаешься медленно по залу. Все работы, находящиеся в Третьяковской галерее, видены бесконечное количество раз, и все равно, чем дольше смотришь, тем больше открываешь в них новые ценности — признак огромной содержательности великого художника. И вот перед глазами новый шедевр живописи — «Березовая роща».

Когда я увидел «Березовую рощу» Левитана, я был буквально ошеломлен. Мне показалось это каким-то чудом. В этом небольшом полотне как будто сконцентрировались все те мои ощущения, которые остались у меня от детства, когда я выезжал под Новый Иерусалим и собирал подберезовики в великолепной березовой роще на берегу Истры. Это было так разительно точно, что мне даже казалось, будто бы я начинаю ощущать аромат трав, слушать негромкий шум листвы берез, перебираемых ласковым летним ветром, что я вижу этот зайчик, этот солнечный свет, пронизывающий всю листву и падающий на сочную траву, он сейчас захватит и мою руку, и я буду ловить этот солнечный зайчик. У меня было такое ощущение, что я сейчас вхожу в этот лес и буду идти долго и вдыхать в себя весь этот лесной аромат, этот солнечный свет, который искрится, дрожит, прячется и вновь возникает, как будто играя в прятки, этот удивительный зеленый солнечный свет, который создает в душе какое-то необыкновенное веселье, радость, и эти ослепительные в белом солнечном свете белые нарядные стволы берез, скрывающиеся в зелени и снова возникающие и манящие уйти вглубь и вглубь, как можно дальше в этот лес.

Надо сказать, что поразительное ощущение какого-то непосредственного общения с природой было так остро, так живо в этом произведении, что я с необыкновенным изумлением вдруг прочитал, что эта маленькая картина — жемчужина русского искусства — создавалась с 1885 по 1889 год. Самый факт возможности работы над пейзажем, таким небольшим, в течение нескольких лет, с перерывами, снова возвращениями к этой теме и сохранением при такой длительной работе непосредственности ощущения и такой пленительной свежести самой живописи меня просто поверг в изумление, и до сих пор я не перестаю изумляться этому совершенству, этому бриллианту даже в творчестве Левитана. На первый взгляд картина «Березовая роща» не пленяет нас какой-то особенной композицией, каким-то изыском композиционного порядка, но если мы всмотримся глубже и внимательнее, то увидим, что композиция необыкновенна, необычна. Все представляется случайно увиденным, но на самом деле это очень продуманная, блестяще организованная и очень сложная композиция: Левитан от опушки леса ведет наш взгляд вглубь. Нет, здесь все очень продумано, очень организовано и, с точки зрения художника, взято совсем не случайно, хотя стволы берез, стоящих на переднем плане, как бы случайно срезаны краем полотна. Здесь мы встречаемся с поразительным мастерством Левитана, художника огромной жизненной правды и художника такой страстной влюбленности и такого непосредственного отношения к природе, что тут эти компоненты уже становятся незаметными.

В искусстве очень часто сами средства изобразительные так акцентируются художником, что мы сразу их замечаем; сразу обращаем внимание, что композиция необычна, что очень эффектно декоративное решение, изысканно графическое решение. Смотря на «Березовую рощу», мы меньше всего думаем о тех художественных частях, которые сложили это удивительное целое. Нам кажется, что это просто: увидел художник — так и спел. И очень трудно здесь говорить о каком-то профессиональном анализе: настолько это маленькое произведение является слитком смысла, содержания, сути ликующего солнечного летнего дня, ослепительного, играющего в березовой роще.

Надо сказать, что и сама поверхность холста, плотность, эмалевость этой живописи, ее какая-то необыкновенная насыщенность, когда она светится изнутри, достигается не путем грубых, резких контрастов. Вся освещенная часть картины — и белые стволы и листва — объединена каким-то общим светом так, как мы действительно видим в березовой роще. Взглянешь — и даже видишь, как солнечный луч проходит сквозь листву и освещает нижние ветви и зелень травы сверху, словно прожектором, в котором мы видим отдельные, как будто туманные лучи, и этот свет рассеивается и все объединяет. То же самое мы видим в картине Левитана.

Исаак Ильич Левитан

Эта способность Левитана, несмотря на очень длительную работу, на буквально ювелирную отделку этой вещи, несмотря на тончайшую выписанность поверхности, необыкновенно тонкого, точного анализа, самых тончайших градаций, Близких по цвету отношений зеленого, светло-зеленого, густо-зеленого, коричневато-золотистого, то есть очень Близких, но очень разных, умение вскрыть в одной зеленой гамме такое невероятное цветовое разнообразие и богатство — все это и делает это произведение Левитана неповторимым шедевром в истории русского искусства.

Левитан умеет непосредственное ощущение своего эмоционального состояния донести через очень длительный процесс работы, не засушить. Он умеет не утерять за деталями целое, а оставить и воплотить все образы целостно свежо и непосредственно, как будто это написано с лету, с одного взгляда. На самом деле художник-профессионал знает, какая это невероятно сложная задача, потому что при тончайшем колористическом решении здесь еще надо быть великолепным, непревзойденным рисовальщиком. Без точного рисунка всех переплетений ветвей, без точного графического образа, который лежит в основе этого произведения, такой великолепной правды всех этих кружев легких берез, освещенных солнцем, никогда художник не мог бы добиться.

Каким качеством рисовальщика обладал Левитан, говорит его картина 1890 года «Последний луч», где на фоне вечернего неба Левитан с таким изыском художественной точности вписывает листья осинника в вечернее небо. Кому из художников-пейзажистов приходилось преодолевать трудности выполнения этого кажущегося графического, а на самом деле живописного изыска, при котором глаз зрителя не испытывал однообразия, а, наоборот, любовался бы разнообразием кружев листвы, тот знает, какие трудности приходится преодолевать, и, конечно, поразится целостностью этого мотива. Я привел этот пример для того, чтобы показать высокое качество рисунка Левитана. При всех случаях творческих решений рисунок у Левитана являлся основою для колористических решений. Это не значит, что он лежал всегда под живописью. Рисунок, говоря вернее, всегда сопровождал живопись, и она сама шла рука об руку с рисунком.

Однако душой картин Левитана, ведущим началом всегда был колорит. Кроме того, ближайшим помощником Левитана явилась особая зрительная память. Она помогала ему в картинах находить то обобщение, что характеризовало особое состояние природы.

Левитан писал этюды с натуры, они были ему помощниками в мастерской. Прежде всего он был мастером картины. Тишина в мастерской, заставленной этюдами с натуры, холстами на мольберте, и поразительная зрительная память, способность углубиться в особое состояние, войти в музыку мотива — эти часы решали участь картины.

Конечно, это далеко не значит, что маленькие жемчужины не создавались непосредственно с натуры и сами по себе по своей законченности не являлись картинами. Левитан был художником и на природе и художником в мастерской. Он великолепно соединял в себе эти два начала, которые всегда характеризуют классика живописи. Он любил наблюдать, запоминать и образно, художественно думать. Левитан в этом отношении не был похож на Константина Коровина. Константину Коровину некогда было думать и запоминать, но зато это был блеск живописи непосредственно с натуры. У каждого свой темперамент. Каждому свое. Но что соединяло трех художников — Левитана, Серова и К. Коровина? Это одинаковая вера и понимание «сути» живописи, которая и есть непременное качество, решающее качество великих художников. Иначе говоря, они были колористами.

Исаак Ильич Левитан за короткую жизнь создал такие непреходящие ценности, которые не только во многом питали его поколение, но перешагнут рамки столетия и, видимо, не один век будут волновать, тревожить, радовать сердца и умы будущих поколений.

О творчестве Левитана существует огромная литература. Исаак Ильич Левитан, художник рубежа прошлого и нашего XX столетия, уже при жизни получил признание и заслужил глубокую любовь своих современников. Но надо сказать, что творчество Левитана воспринималось в ту эпоху несколько односторонне. Левитан трактовался больше всего как художник элегический, художник грустных настроений. Творчество его как-то сужалось, и это было глубоко неправильно, потому что объективный анализ всех тех богатств, которые нам успел оставить Левитан, наглядно доказывает, что творчество его было очень разнообразным не только по сюжетам, по тем образам, которые он создал, но и разнообразным по эмоциональной настроенности, по эмоциональному ключу, в котором решалось то или другое произведение.

Разлив. 1885. Рисунок

Левитан — это художник, который так ясно, таким чистым, таким пленительным голосом спел свою песню о русской природе, что противоречивых толкований его творчества мы почти не встречаем в литературе. И трудно даже встретить зрителей, которые, подходя к его произведениям с открытой душой и сердцем, останутся равнодушными, не подпадут под обаятельную, удивительную искренность и влюбленность Левитана в русскую природу, не подпадут под обаяние его редчайшей способности передавать все оттенки, все особенности характерных признаков и черт природы средней полосы России.

В чем очарование этого изумительного художника?

В каждом человеке, способном любить, радоваться, страдать, грустить, каждом, в ком живет хоть искорка живого, конечно, живет художник. Каждый из нас встречал восходы солнца, ежился от сырости утреннего тумана, укрывался в тени от летнего зноя, провожал закаты. Ходил за грибами по ковру осени, пережидал под дубом дождь. Словом, жил впечатлениями природы. И, конечно, из года в год, начиная с самого детства, красота природы отпечатывалась в нашем сознании. И образ природы среди множества повседневных дел жил в нашем сердце. Даже в городе, идя на работу, мы любуемся атласным сверканием снега, глубокими отсветами теней мартовского неба; возвращаясь с работы, впитываем очарование лунной ночи.

Повсюду нас сопровождают образы природы.

Чем тоньше, чем более чутка организация человека, чем впечатлительнее его натура, тем ярче запечатлеваются в его сознании образы природы всех времен года от утра до поздней ночи.

И вот, представьте себе, вы, обыкновенный советский труженик, в часы отдыха, возможно, охотник, рыболов, вы не раз стояли на весенней «тяге», переходили шумные весенние ручьи, бродили по лесу во все времена года, сидели у реки и на заре, и в полдень, и на закате — попали на художественную выставку или в картинную галерею. Проходя мимо различных художественных произведений, порой интересных, вы вдруг останавливаетесь, пораженный. Вы это в природе видели точь-в-точь своими глазами! Мало того, что видели, вы пережили то же самое ощущение. Если бы вы были художником, то написали бы так же.

Вот на этом-то и основано восприятие художественного произведения, и не только одним человеком, а и всем народом. Вот на этом-то восприятии правдивого искусства основана и критика народная. И подлинно великие произведения получают любовь и признание, и вечная благодарность художнику, подарившему Родине своей прекрасные творения.

Страстная влюбленность в русскую природу, зачарованность образами природы с самого детства стояли перед мысленным взором Левитана, помогали ему создавать произведения Большой обобщающей силы.

Левитан с самого раннего детства испытывал глубокую нужду. Его жизненный путь никак нельзя назвать удачливым путем художника, осыпанного благостями судьбы. Как раз напротив: детство и юность Левитана, еще в детские годы оставшегося сиротой, рано потерявшего отца и мать, были очень трудными. Поступив в Московское Училище живописи и проучившись там около одиннадцати лет, Левитан все время испытывал жестокую нужду.

Тихая обитель. 1890. Этюд. Рисунок

Современники оставили нам воспоминания, свидетельствующие о том, что Левитан обращал внимание всех студентов и учителей с первых дней поступления в Училище своей невероятной нуждой и своей совершенно беззаветной преданностью искусству. Только великая, непреодолимая страсть к искусству помогла Левитану преодолеть невероятные трудности, выпавшие на его долю.

И вот в такую тяжелую пору детства и юности Левитан, голодный, оборванный, постоянно недоедавший, не имевший своего угла, не имевший постоянной крыши над головой, еще мальчик, потом юноша, никогда не складывал своих кистей и карандашей. Постоянно поглощенный одной заботой — живописью, — он действительно может служить примером беззаветной преданности искусству.

С самых первых лет занятий в Училище живописи Левитан попал в самую живую, в самую интересную среду молодых художников и талантливых прогрессивных педагогов, сыгравших очень большую роль в становлении и развитии его таланта. Левитан учился у Саврасова и Поленова. Он сумел взять очень много от этих художников, близких ему по духу, по творческой направленности. Левитан по своей натуре был необыкновенно отзывчивым, очень чутким, даже ранимым человеком, удивительно восприимчивой, поэтической натурой, которая впитывала в себя все прекрасное, все, что достойно быть отмечено талантом. И поэтому годы учения у Саврасова, которого Левитан глубоко любил и которому он был очень многим обязан в развитии своей любви к природе, имели огромное значение в становлении личности художника. И так же, конечно, был обязан он Поленову. Поленов — педагог опытный, живой, пришедший преподавать в Училище в 1882 году, в период расцвета его собственного творчества, оказал также огромное влияние на развитие молодого Левитана.

Новые веяния, которые принес с собой Поленов, — стремление к живописи на свежем воздухе, стремление к новому колористическому решению — обогатили понимание значения колорита в живописи, что было очень важно для становления молодого Левитана.

Вся атмосфера Училища живописи тех лет очень способствовала быстрому и яркому расцвету художественных дарований.

Левитан близко сошелся с Константином Коровиным, который еще в Училище блистал как замечательный, талантливый колорист, и дружба эта во многом обогатила Левитана.

Дружба с Николаем Чеховым, а затем с Антоном Чеховым — яркие и прекрасные страницы в жизни Левитана. Эта дружба способствовала развитию его собственного творчества, еще большей требовательности к себе, развитию общего кругозора.

Наконец, дружба с Валентином Серовым, человеком совершенно другого склада, нежели Коровин, человеком огромного внутреннего богатства и вместе с тем огромной дисциплины и очень Близким Левитану по тем целям, которые Серов ставил перед собой в области искусства, хотя его интересовал прежде всего человек, и даже состояние человека, а Левитана больше всего интересовала природа, ее настроение.

Гумно. Сумерки. 1890-е гг. Рисунок

Художники, певцы природы, бывают разные. Одни восхищаются эффектами освещения, закатами, силою солнечного света, эффектом «лунного серебра», играющего длинною дорожкою на необъятной шири Днепра. Таков был замечательный мастер А.И. Куинджи. Иные выбирают такие места или многоплановые панорамы, которые строят пейзаж-картину. Скажем, необъятное поле ржи с раскидистым дубом на холме или же лесные дали с огромной перспективой, уходящей в голубизну «за далью даль», или же мачтовый сосновый бор, раскинувший свою громаду. Такие сюжеты любил Шишкин. Были русские художники, восхищавшиеся водопадами Швейцарии, горными вершинами Альп или Кавказа или же красотами Италии, как, например, Сильвестр Щедрин.

Все это, конечно, обусловлено ходом развития русского пейзажа.

Но вот появилась на выставке картина Саврасова «Грачи прилетели», сыгравшая огромную роль в истории развития русского искусства. Открылись новые возможности для нового подхода к русскому пейзажу; повседневное, будничное, даже порою кажущееся обычным обрело свое очарование, воздействовало на чувство зрителя. В самом деле, какое глубокое впечатление могли производить низвергающиеся среди скал громогласные, величественные «романтические» водопады, которые в большинстве своем зритель не видел в натуре, или же вершины гор, освещенные малиновым светом, который зритель тоже не видал. И вдруг простейший сюжет, ежегодно встречаемый, зацепил, задел особые струны сердца. Вдруг простое стало близким, дорогим. Картина Саврасова «Грачи прилетели» положила начало новому отношению к родному, русскому. Левитан стал продолжателем своего учителя Саврасова.

Появление Левитана было подготовлено всем ходом предшествующего развития русской пейзажной живописи. Левитан являлся продолжателем тех откровений, которые сделал Саврасов, показав, что самый простой мотив русской природы несет в себе огромную силу эмоционального воздействия и достоин быть тем образом, который запечатлевает художник на своем полотне.

Вместе с тем Левитан был новатором в области художественных исканий. И это новаторство, конечно, не родилось сразу, а было результатом огромного, неустанного труда и поисков, направленных на постижение природы в ее различных состояниях.

Стремясь как можно более точно, верно передать состояние природы, какое-то особое ее очарование, особый ее характер в том или ином освещении в тот или иной день, пасмурный или солнечный, в час заката, сумерек или в лунную ночь, Левитан стремился к абсолютной колористической точности.

Надо сказать, что Левитан обладал музыкальным восприятием природы, и это обстоятельство, конечно, тоже имеет очень большое значение во всем его творчестве. Левитан понимал, что передать душу природы, если можно так выразиться, можно, только очень точно воспринимая все колористическое разнообразие и богатство природы в конкретном освещении, в данном состоянии. И поэтому искания его были в значительной степени направлены на развитие этого тончайшего колористического видения, умения увидеть весь пейзаж в каком-то общем тоне и вместе с тем проанализировать все то сложнейшее переплетение цветов, которое создает это единое, гармоническое целое общего колористического решения.

С огромным интересом Левитан изучал произведения барбизонцев; самую поверхность их холстов, способ кладки мазков, ту вписанность одного мазка в другой. Он очень многому научился, копируя полотна барбизонцев, копируя именно с целью изучения и проникновения в самую культуру живописи замечательных французских пейзажистов. Думаю, что очень много в этом смысле дал ему и Коро.

И вместе с тем, изучая достижения французских пленэристов, Левитан всегда оставался глубоко русским художником. Мне представляется, что вообще вся эта плеяда наших замечательных русских художников-колористов — Левитан, Коровин, Серов — ярко показывает, как художники, стремясь к вершинам реалистического искусства, к абсолютному овладению всей сложностью высочайшего профессионального мастерства, глубоко и внимательно изучали все лучшее, что было в наследии западноевропейской живописи, нашей русской реалистической живописи, и как такое пристальное внимание к лучшему в наследии помогло им выработать именно свой собственный, особый голос, голос русский. Левитан — певец русской природы, глубоко национальный, русский художник. Произведения Левитана по своему художественному совершенству, по своей великолепной артистической законченности, реалистической отделке поверхности холста, очень точному продумыванию композиционных элементов, абсолютной точности колористического решения делают его художником мирового значения. И тот, кто хочет познать русскую душу, русскую природу, не может пройти мимо творчества Левитана.

Закат. Опушка леса. 1900. Акварель. Тушь

Левитан позднее, чем его близкие друзья — Коровин, Серов, — попал за границу и смог близко познакомиться с теми сокровищами, которые хранятся в западноевропейских музеях. Впервые он попал в Париж в 1890 году, и затем он ездил за границу неоднократно: в 1894, 1896, 1897, 1898, 1899 годах. Посетил он Париж, Вену, Ниццу, Италию, Швейцарию, Германию. Во многих странах побывал Левитан. Многие произведения западных художников, современных ему и старых мастеров, он видел, и такое общение с искусством Запада, конечно, обогащало Левитана. И все же Левитан, безгранично влюбленный в природу России, скоро начинал скучать за рубежом. Природа Альп все-таки мало увлекала Левитана, и он оставил нам небольшое число произведений, в которых отразились его заграничные впечатления. Он всей душой рвался на родину. Здесь было его сердце, и здесь были все его художественные помыслы. Именно в России.

Чтобы натолкнуть любителей живописи на некоторые мысли, которые могут у них родиться, я как ученик мастерской К. Коровина попробую кое-что рассказать о том, что говорил Коровин в период ученичества. Его кредо живописи, безусловно, разделял и Левитан. Вряд ли К. Коровин и Левитан знали диалектику, но сущность философской мысли заключалась в положении диалектическом. Подход к познанию сущности живописи можно охарактеризовать как единство противоположностей. В природе все едино и зависит друг от друга и взаимно обусловливает друг друга. В искусстве так же. Единство гармонии состоит в борьбе противоположностей и взаимном проникновении одной противоположности в другую и в борьбе между ними.

Мы, обитатели Земли, счастливы тем, что наша планета окружена атмосферой. Это не только дает нам жизнь, но и создает зрительную красоту. Наличие атмосферы дает возможность в живописи строить многочисленные планы, окруженные голубым воздухом. Это создает пространство и величайшее разнообразие оттенков цветов. В практике приобретения мастерства, чтобы разобраться в этом бесконечном разнообразии, когда разбегаются глаза и не знаешь, с чего начать, когда все так невероятно сложно, конечно, надо иметь какую-то систему, которая бы позволяла с чего-то начать, к чему-то приступить, чтобы не было бессмыслицы копирования, с чего начинают дилетанты и самоучки. Надо, чтобы все имело теоретическое обоснование, порою вытекающее из самой практики художника.

Хорошая школа дает это теоретическое обоснование. К. Коровин рассказывал нам: «Мы работали с натуры до изнеможения. Конечно, сильно голодали, но давать уроки купеческим сынкам и дочкам не шли. Особенно страдал Левитан. Он не был приспособлен по своей застенчивой натуре бороться с бытом. Моя общительная веселая натура помогала мне во многом. Мы, вдвоем, как говорится, «пробивались», но работали и работали. Сила молодости брала свое, и мы не погибли. Но зато практика ежедневного писания с натуры углубляла познание «сути» живописи, вырабатывала мастерство».

В мастерской К. Коровин наталкивал нас на понимание сути живописи. Понять эту суть — дело довольно трудное. Когда он говорил: «Надо писать не лес, а поэзию леса», то это был один звук приятного голоса — не более. Но когда после революции Константин Алексеевич получил мастерскую, где он был полным хозяином своей школы и бывал в мастерской каждый день, мы, его ученики, в процессе работы осваивали эту суть живописи, чтобы в дальнейшем не вслепую, а осознанно стать, сообразно своим способностям, мастерами и идти этим реалистическим путем, своей дорогой. Этот путь нелегок, но радостен. К. Коровин, И. Левитан и все великие реалисты-художники шли по этому пути. Источником, неиссякаемым родником, питающим творчество художника-реалиста, была природа. В ней, в окружающей жизни художники черпали свое вдохновение. И, конечно, Левитан был первейшим из первых певцом-поэтом в живописи природы. Я здесь коснулся «кредо» живописи, которое мы осваивали в мастерской К. Коровина, потому что это «кредо» было и методом подхода Левитана к работе с натуры.

Я уже говорил о том, что в природе все сложно и вроде как скрыто и «написано» с такими подробностями, что пойди разберись в этом. А художнику надо так разобраться, чтобы его ощущения от зримого мира были адекватны природе. Конечно, это школа целой жизни. Всегда художник, стремясь к совершенству, будет меняться. Профессиональный опыт обострит глаз, глаз будет обостряться физически и воспитываться эстетически. Что это значит? Постоянная, непрерывная изо дня в день работа. К. Коровин рассказывал нам, что вначале, в период работы, он не воспринимал фиолетовых оттенков так остро, как в последующее время, и объяснял нам это развитием глаза. Эстетически глаз воспитывается в период созревания художника. В этот период художник все изысканнее отбирает самое существенное, изыскивает наиболее интересные мотивы, и природа, уже сдружившись с влюбленным в нее художником, раскрывается перед ним полнее в своей красоте. Пример творчества Левитана особенно показателен. Возьмем хотя бы такие шедевры, как «Ранняя весна» (1898, Русский музей) или «Весна — большая вода» (1897, Третьяковская галерея). Таких примеров можно привести десятки.

Основою основ творчества Левитана является колорит, то есть особая способность художника, обладающего изощренным глазом, видеть не только переходы теплых тонов в холодные и обратно, что совершается непрерывно, но и передавать на холсте эту художественную правду природы. Если художник колорист, то он в состоянии все разнообразие переливов красочных сочетаний привести в единство.

Глаз Левитана был настолько нежен, что малейшая фальшь или неточность в колорите были у него немыслимы. Эта высокая одаренность художника тончайшим «слухом живописи» позволяла ему в большей степени, чем его сверстникам, передавать тончайшие состояния природы. Его художественная скрипка пропела нам о незабываемых красотах скромной русской природы.