Женщина, сидящая в карете

Некоторые персонажи в «Утре стрелецкой казни», которые представляются не вполне ясными и даже загадочными, могут быть уточнены на основе тех источников, какими пользовался Суриков.

Так, например, вполне понятный интерес вызывает испуганное женское лицо, выглядывающее из окна кареты. Попытаемся, опираясь на «Дневник» Корба, расшифровать значение этой кареты и образа сидящей в ней молодой женщины — единственной женщины среди окружения Петра, присутствующей при казни стрельцов. Начнем с выяснения вопроса о карете.

В описании шестой казни у Корба говорится, что Петр, одетый в зеленую польскую шубу, подъехал к кремлевским воротам, «при которых по приказанию Его царского величества остановился экипаж Господина Императорского посла, в котором сидели вместе с послом Императора Представители Польши и Дании»¹.

Но Суриков в отношении кареты отошел от приведенных выше строчек Корба и хотя написал карету справа, за группой иностранцев и москвитян, — это карета не посла². Чтобы понять, чья это карета, необходимо прочесть текст «Дневника» Корба в целом. Необходимо также обратить особое внимание на гравюру «Дневника», изображающую казнь стрельцов, так как Суриков-художник, естественно, не мог пройти мимо этой гравюры. Гравюры, приложенные к «Дневнику» Корба, следует рассматривать вместе с текстом, как его важнейшее дополнение.

В русской литературе на гравюры «Дневника» Корба обратил внимание только М.И. Семевский³. Однако, описывая рисунок, изображающий казнь стрельцов, Семевский делает упущение, которое объясняется тем, что он рассматривает гравюру в отрыве от текста «Дневника». Семевский пишет: «Вдали виден Новодевичий монастырь, вокруг него целый забор из висельников (?), над ними выше других поднимаются три тела»⁴. На деле же на гравюре изображен не забор из висельников вокруг монастыря, а обыкновенный частокол и перед ним виселицы. Что касается трех отдельно висящих стрельцов, то о них в тексте Корба сказано: «трое главнейших из них, именно те, которые имели намерение подать прошение Софии... были повешены так близко от комнаты Софьи, с прошениями, воткнутыми им в руки, что Царевна могла легко их достать»⁵. Придвинув трех повешенных к углу монастыря, автор гравюры тем самым указал на то, что здесь в келье находится Софья⁶.

Так же вне связи с текстом Семевский рассматривает правую часть гравюры: «В первой линии две женщины — стрельчихи вкопаны по грудь в землю; на головах их повойники с лентами; лица искажены страданиями; на страже стоят три гвардейца с пиками...»⁷. Как следует из текста Корба, на гравюре изображены не вообще «две женщины — стрельчихи», а конкретные лица. Корб сообщает, что две довереннейшие прислужницы: Вера — царевны Софии и Жукова — царевны Марфы, были арестованы, высечены; «обе поплатились жизнью за свое преступление, так как сознались, что они помогали вероломным царевнам. До сих пор нет верных известий, какому роду казни они были преданы: по рассказам одних, их закопали живыми по шею, по другим, их бросили в волны Яузы⁸. Несомненно, что на рисунке изображены именно эти две прислужницы царевен Софьи и Марфы, закопанные живыми. Обе они были соучастницами стрелецкого мятежа, чем и объясняется, что их казнь включена в виде эпизода в гравюру, изображающую стрелецкую казнь. Объединив в одном рисунке казни у Новодевичьего монастыря и на Красной площади и воспроизведя двух прислужниц царевен, автор тем самым включает в гравюру напоминание о Софье и Марфе. Присутствие Софьи, кроме того, подразумевается в изображенном в верхнем углу гравюры Новодевичьего монастыря. Возникает вопрос, нет ли на гравюре признаков присутствия Марфы? В тексте «Дневника» обе царевны все время выступают вместе, как сообщницы. В главе «Софья», например, вначале описывается честолюбие Софьи и ее покушения на Петра, затем говорится о Марфе, потом об их доверенных прислужницах, закопанных в землю.

Подчеркивание текстом «Дневника» активной роли Марфы не должно ли было побудить автора гравюры найти и ей место на рисунке? В этой связи особого внимания заслуживают изображенные на гравюре у Корба кареты. Семевский, разбирая гравюру, так описывает их: «с левой стороны дворцовая великолепная карета в шесть лошадей цугом; в ней видна женская фигура; кругом свита и народ»⁹, навстречу справа выдвигается ряд телег с осужденными на казнь стрельцами. «Третья линия: карета дворцовая в шесть лошадей: в ней один из послов иноземных; Петр в немецком костюме, верхом на лошади, приказывает читать длинный приговор...»¹⁰.

Таким образом, Семевский считал, что иноземный посол (в тексте это Гвариент) находится в карете, нарисованной на третьей линии, — рядом с сидящим на коне Петром, а в той, которая ближе к зрителю, помещается женская фигура¹¹ (хотя Семевский и не уточняет, кто это). Карета, в отличие от Гвариентовой, дана на гравюре в странном окружении: ее оцепляют офицеры, она движется прямо к двум закопанным женщинам; компактная группа людей, к которой подъезжает карета, смотрит на нее с любопытством и удивлением.

В истории стрелецкого бунта рассказывается, как Марфа, передавая письма Софьи стрелецким начальникам, сошлась с одним из них¹² (Корб называет дьякона Ивана Гавриловича; П. Семенов пишет о полковнике Малыгине). В полубеллетристической книге П. Семенова описывается, как Петр допрашивал Марфу, как после допросов и пыток снова свершилась казнь на Красной площади, снова были установлены виселицы; «На этот раз невольной свидетельницей казней была царевна Марфа Алексеевна. По приказу царя ее под конвоем солдат, вывезли на площадь в крытой колымаге, и она видела, как вешали ее друзей, как умирал близкий ей полковник Малыгин»¹³. Рассказ П. Семенова содержит ряд неверных деталей и не имеет ссылок на источники. Поэтому неизвестно, действительно ли Петр заставил Марфу быть невольной зрительницей казни стрельцов. Но поскольку среди разных слухов о Марфе бытовала версия о привозе Марфы в карете на Красную площадь, Суриков мог знать о ней. Эта версия не противоречила сведениям об активной роли царевны Марфы в стрелецком бунте. В юбилейном петровском альбоме написано: «При допросах стрельчих открылось, что главною передатчицей царевне Софье вестей и распространением в стрелецких слободах внушаемых ею слухов была царевна Марфа Алексеевна, Петр допросил ее сам 8 октября, но она отперлась и уличена женщинами своими. Начались казни»¹⁴. Соловьев, сообщая о пострижении Софьи, пишет: «гораздо виновнее по следствию являлась сестра ее Марфа»¹⁵ (постриженная также в монахини и заточенная в другой, Успенский монастырь, называвшийся также Новодевичьим).

Карета, Этюд. 1879. Б., акв., граф. кар. Третьяковская галлерея, инв. № 24762

Версия о привозе Марфы на Красную площадь не противоречила и сведениям о Петре, находясь в полном соответствии с его характером и согласовываясь с его действиями. В самом деле, если Петр мог перед окнами кельи Софьи в Новодевичьем монастыре повесить нескольких стрельцов, чтобы воздействовать этим зрелищем на сестру-заговорщицу, то он мог и другую сестру — Марфу, которую после допроса он держал под арестом, активную соучастницу заговора Софьи, заставить присутствовать на Красной площади во время стрелецкой казни с той же целью. Наконец, эта версия не только не опровергалась гравюрой очевидца — Корба, но даже, в известной мере, получила подкрепление благодаря загадочной карете, в которой под конвоем офицеров находилась женская фигура.

Все это помогает понять, в каком направлении работала художественная фантазия Сурикова, когда он изображал в правой части картины, рядом с Петром, среди группы иностранных послов и русских бояр, карету, в окне которой совершенно отчетливо видно испуганное лицо молодой женщины в белом убрусе.

В пользу этого довода говорит и внимательное рассмотрение кареты, изображенной в картине Сурикова и неправильно называемой иностранной, посольской каретой. К ней есть акварельный этюд¹⁶, написанный Суриковым с кареты, хранящейся в Оружейной палате (инв. № 9168). Суриков, при его отношении к вещам знал, что это за карета, тем более что эскиз датирован 1879 годом, а в 1878 году изображение этой кареты было опубликовано в «Ниве» с подписью: «Патриаршая карета XVII века»¹⁷. В описи Оружейной палаты¹⁸ отмечено, что, по преданию Колымажного двора, эта карета названа «Патриаршею», следовательно, должна была принадлежать патриарху Филарету Никитичу¹⁹ — отцу Михаила Романова. По другим предположениям, Филарет, бывший в плену с 1611 по 1619 год, мог приобрести эту колымагу в Польше для поездки в Москву, так как «митрополичья колымага» упоминается в описании переезда Филарета через мост от поляков к русским²⁰.

Так или иначе, карета Оружейной палаты, изображенная Суриковым, принадлежала русскому царскому дому, а никак не послу австрийского императора.

В 80-х годах в статьях о картине «Утро стрелецкой казни» иногда высказывались некоторые предположения об этой карете, приближающиеся к истине и, во всяком случае, не связывающие эту карету с иностранным послом.

Так, например, в своей рецензии Жан Флери писал: «В придворной карете видны фигуры, которые смотрят на эту сцену более с любопытством, чем с состраданием»²¹. В другой статье читаем: «...Далее видны придворные кареты и в одной из них смотрят из-под фаты глаза женщины, может быть, Софии»²². Автор не обратил внимания на то, что на картине изображена лишь одна карета, и упустил из виду, что Петру незачем было привозить Софью на казнь, так как он часть казней стрельцов устроил под окнами ее кельи в Новодевичьем монастыре. В другой статье читаем: «Направо виден придворный женский рыдван»²³. К сожалению, автор статьи не конкретизирует своего замечания о том, кто сидит в рыдване, но своими определениями «придворный» и «женский» толкает воображение зрителей в том же направлении.

Выбрав для картины «Казнь стрельцов» фамильную карету Романовых, Суриков тем самым ориентировал зрителя и относительно женщины, сидящей в карете, давая понять, что отгадку ее личности следует искать среди женщин царской фамилии, причастных к стрелецкому заговору, то есть среди сестер Петра.

Суриков дал этот штрих вскользь, не выпячивая его, без всякого нажима, но предполагаемый нами замысел художника — изобразить царевну Марфу — объясняет многое в правой части картины.

Включив в картину рядом с грозным, неумолимым Петром его родную сестру — царевну Марфу, соучастницу стрелецкого заговора, насильно привезенную Петром на Красную площадь и с испугом смотрящую из окна царской кареты на страшное зрелище казни, Суриков дал штрих, раскрывающий еще с одной стороны характер Петра — как исторического деятеля, проникнутого глубокой убежденностью в правоте своих целей и не останавливающегося перед разрывом кровных семейных связей для их осуществления. Сестры Петра — Софья и Марфа, сын его — царевич Алексей, жена — Евдокия Лопухина — все, кто мешал Петру европеизировать Россию, были устранены его железной волей, хотя бы это были его близкие родные люди²⁴. В свете этого неумолимого пафоса борьбы со стариной иначе выглядит и борьба со стрельцами; при всей ее жестокости эта борьба продиктована определенным историческим принципом, а не только жаждой мести. Включив в композицию картины «Утро стрелецкой казни» царевну Марфу, Суриков действовал в том же направлении, что и Ге в картине «Петр и Алексей» (1872), что и Репин в картине «Царевна Софья».

Примечания

1. «Дневник поездки в Московское государство Игнатия Христофора Гвариента... веденный Иоганном Георгом Корбом», стр. 226.

2. Отметим, что в литературе о Сурикове ее ошибочно считают принадлежащей послу.

3. М.И. Семевский, Восстания и казни стрельцов в 1689 году. — «Отечественные записки», 1861, № 5.

4. М.И. Семевский, Восстания и казни стрельцов в 1689 году. — «Отечественные записки», 1861, № 5, стр. 128.

5. «Дневник поездки в Московское государство Игнатия Христофора Гвариента... веденный Иоганном Георгом Корбом», стр. 231.

6. Момент, использованный Репиным в его картине «Царевна Софья».

7. М.И. Семевский, Восстания и казни стрельцов в 1689 году. — «Отечественные записки», 1861, № 5, стр. 129.

8. «Дневник поездки в Московское государство Игнатия Христофора Гвариента... веденный Иоганном Георгом Корбом», стр. 221. Корб, очевидно, имел в виду Веру Васютинскую, постельницу царевны Софьи, и Анпу Жукову, постельницу царевны Марфы. М. Богословский считает, что это записано Корбом по слухам; казни Васютинской и Жуковой через закапывание не было (М. Богословский, Петр I, ч. III, стр. 88).

9. М.Н. Семевский, Восстания и казни стрельцов в 1698 году. — «Отечественные записки», 1861, № 5, стр. 129.

10. М.И. Семевский, Восстания и казни стрельцов в 1698 году. — «Отечественные записки», 1861, № 5, стр. 129. Семевский ошибается и в определении костюма Петра; не немецкий, а польский.

11. В примечаниях к переводу «Дневника» Корба (М., 1867) Семевский изменил свое мнение и замечает о каретах слева: «Это, конечно, едут представители иноземных держав» («Дневник поездки в Московское государство Игнатия Христофора Гвариента... веденный Иоганном Георгом Корбом», стр. 110).

12. Корб это участие царевны Марфы связывает в своем описании стрелецкого мятежа и розыска со слухами, которые ходили по Москве об открывшейся будто бы любовной связи царевны Марфы с неким дьяком Иваном Гавриловичем: «Мятежники, — пишет Корб, — хотели обвенчать его с Марфой и сделать протектором или верховным канцлером стрельцов», но подавление бунта расстроило эти планы («Дневник», стр. 188, 187, 219). М. Богословский считает, что все это «россказни, не имеющие никакого подтверждения» (М. Богословский, Петр I, т. III, стр. 82).

13. П. Семенов, Стрелецкий бунт. М., 1912, стр. 94—95. Далее говорится, что царевна Марфа но вынесла зрелища казни, помешалась и остаток дней провела в Успенском монастыре.

14. «Альбом 200-летнего юбилея императора Петра Великого». Текст П.Н. Петрова и С.Н. Шубинского, Спб., 1872, стр. 114.

15. С.М. Соловьев, История России с древнейших времен, кн. III, т. XIV, стр. 1194.

16. Карета. Этюд. 1879. Б., акв., граф. кар. 19,4×28,3. Третьяковская галлерея, 24762.

17. «Нива», 1879, № 9, стр. 152.

18. «Опись Московской Оружейной палаты», я. 6, кн. 5, стр. 186 и далее.

19. См. кн.: «Древности Российского государства», отд. III. М., 1853, стр. 143, 147; табл. 137 и 138.

20. А.П. Барсуков, Род Шереметевых, кн. II, Спб., 1882, стр. 463.

21. Jean Fleury, Exposition Ambulante des tableaux et d'oeuvres d'art, «Journal de St.-Petersbourg», 4 avril, 1881, № 90.

22. «Сибирская газета», 1881, № 15, стр. 476, статья «Сибирь в столице» за подписью «Старый Сибиряк».

23. «Голос» от 24 февраля 1881 г., № 55.

24. Собираясь создать произведение для сцены из русской жизни «Петр I и Екатерина», Бальзак писал: «Это обширная драма в шекспировском духе». «Я начинаю понимать драму Петра и Екатерины. Она должна показать борьбу законодателя со всем окружающим миром: женою, сестрою, сыном, духовенством, народом» (Письма О. Бальзака к Э. Ганской от 16 апреля и 21 мая 1848 г., см.: «Бальзак в России». Исследование Леонида Гроссмана. — «Литературное наследство». М., 1937, № 31—32, стр. 280—281).